Остроменский Михаил Петрович
Политический любомудр,
Участник МОО «Вече», ВПП «Партия Дела», МОО «Альтернатива»
Давайте попробуем порассуждать…(IV)
О правах и обязанностях (II)
( часть I)
«Те, кто ищет в свободе что-либо кроме её самой – созданы для рабства.»
Алексиис-Шарль-Анри Клерель де Токвииль
III.
Расширение юридического позитивного понятия права на естественные права, т.е. попытка их узаконить (это как узаконить пищеварение) привело мир к большой путанице. Последняя служит оправданием и прекрасным прикрытием сущности либерализма, особенно в его крайней форме — либертарианства, столь ярко и доходчиво изложенной г-жой Алисой Зиновьевной Розенбаум (Айн Рэнд). Мы не будем здесь разводит подробную критику концепций Айн Рэнд (посвятив этому отдельную работу), которая вся зиждется на смешении в её голове, до не различения, частной и личной собственности (несколько этому посвещён предшествующий текст), ненависти к большевикам и гордыни. Теория это отнюдь не гимн разуму и свободе, как её пытаются некоторые представить, а песнь холодному расчёту и безудержному эгоизму, которые, по глубокому замечанию о. Серафима (Юджина Дениса Роуза) «отнимают у человека всё». Просто А. Рэнд очень ясно, чётко и без всякого тумана изложила суть идеологии либертарианства и неограниченного капитализма. Так же Никколо Макиавелли без обиняков вывалил на свет суть индивидуалистической политики цели.
Но лучше вернёмся к основной теме настоящего опуса – соотношению прав и обязанностей.
Ранее уже подчёркивалось огромное различие между правом-обязанностью заимодавца требовать-дать долг и обязанность должника получить-платить, с одной стороны и сутью естественного права, например, на свободу слова, с другой. В первом случае право требовать с заёмщика, возникает только после выполнения заимодавцем своей обязанности исполнить требование заёмщика о займе. Не существует одного без другого. Во втором случае, объявление всеобщности права на свободу слова не ведёт за собой с неизбежностью обязанности, с моей стороны, выслушивать всё, что вы говорите. Как и наоборот.
Более того, такая манифестация всеобщности и даже прописание в законе, ничего не прибавляют к сути этого права. Право первого рода (естественное) существует так, что оно натуральным образом свойственно человеку как личности и проистекает из дарованной ему Богом свободы воли. Все такие права имманентны его личности и не требуют себе слушателя, или оппонента или собеседника. Даже если никого не будет рядом, естественное право не потеряет смысл и не исчезнет. Оно будет потенциальным, но никуда не денется. Оно проявиться в тоже мгновение и во всей своей полноте, как возникнет, хотя бы мысленно, вторая личность. Потому все т.н. естественные права прописанные в законе или даже в Конституции, есть лишь констатация фактов, не требующих ни описания, ни разъяснения, ни фиксации. Ведь, после формулировки закона тяготения сэром Исааком Ньютоном, Земля не стала притягивать тела как-то иначе, чем до того.
В отличии от естественных прав, нормативные права (права второго рода), для своей явленности требуют не только общества, но и кодификации. Хотя бы традицией. Поскольку они возникают только как результат общения и совместной деятельности людей и не присущи им искони, то и необходимо разъяснение, которое описывает, посредством, например, установления закона, как поступать людям в ситуации их взаимодействия. Право здесь есть определение правил. Какие правила получатся, так оно и будет в дальнейшем. Конечно, пишутся ни абы какие установления, а исходящие из из ценностных установок, норм традиции, этических, религиозных, собственно из самих естественных прав и прочее. Т.е. база нормативного закона есть исторические результаты жизни и общения людей. Они суть кодифицированные их привычки, исторически усвоенные нормы поведения в социуме. Но таковые разнятся от народа к народу, от времени ко времени. Они тягучи, изменяемы, условны, нестабильны, публичны.
Поэтому право второго рода (право-обязанность), легко и просто описывается формальным законом и не вызывает, в своей основе, каких-либо противоречий и возражений, и казусов. Право же первого рода (естественные права), с трудом поддаются формализации и очень по разному воспринимаются людьми, поскольку это относится исключительно к их личности. Они суть интимны. Отнюдь не публичны.
Либертарианцы, решив построить общество базирующееся исключительно на разуме и естественном праве, в первую и чуть не в единственную очередь, на праве на свободу личности и на рационализме, вынуждены были формализовать естественное право, придав ему вид нормативного права. И с самого начала, при формализации, они обязаны были принципиально умалить и оптимизировать смысл этого права, сведя его к праву на свободу от физических посягательств на человека и его собственность. Но это очевидно слишком плоско и узко и описывает лишь крохотную толику действительности материальной. Не говоря уже о духовной. Потому, далее, либертарианцы разбили цельное естественное право на свободу личности на мелкие части – «правилки». Их более просто описывать, кодифицировать и включать в регулярный закон.
Потом либертарианцы также добавили к свободе разные «хотелки», по своему вкусу. Так появились право на свободу слова, право на свободу вероисповедания, право на свободу перемещения, право на доступ к информации, право на доступ к Интернету, право на сотовую связь, право на свободу творчества, право на свободу самовыражения и т.д. В результате сама свобода личности исчезла, превратившись из базового столпа человеческой личности в набор путаных правил и деклараций, которые менялись в угоду политическим пристрастиям и плыли за сиюминутными политическими задачами.
Замечательным образчиком каши в головах либертарианцев и, характерной для них вкусовщины, служит известная цитата из брошюры А. Рэнд с симптоматичным, демократическим и свободолюбивым названием «Руководство для американского киноэкрана». Цитата такова: «Принцип свободы слова требует, чтобы мы не используем полицию для запрета коммунистам выражать свои идеи – это означает, что мы не принимаем законы, запрещающие им говорить. Но принцип свободы слова не требуют, чтобы мы предоставили коммунистам помощь в проповедовании своей идеи, и не означает, что мы обязаны давать им рабочие места, поддерживая наше собственный уничтожение на собственные средства». Заметим, что именно таковы были требования Запада к «тоталитарным» правительствам в период «цветных революций».
Однако, не смотря на крайний индивидуализм либертаринской политической концепции, по факту человек рождается, воспитывается и становиться личностью только в обществе. С этим либералы ничего поделать не в состоянии. Люди, не живут сами по себе, тем более при капитализме, который базируется на коллективном труде, массовом коллективном производстве, разделении труда, масштабной всемирной торговле сырьём, полуфабрикатами и товарами.
В ещё большей степени потребность в обществе имеют сами либертаринцы. Индивидуализм вообще не мыслим без общества, без погружения в общество, без непрерывного общения. В противном случае от чего он будет индивидуализироваться и, главное, для чего? Как он, индивидуалист, будет самоутверждаться без общества? Сама дилемма индивидуализм-коллективизм, столь ценная, даже базовая в социально-политической конструкции А.Рэнд, в своей основе надуманна и, по сути, ложна. Таковой нет, например, для христиан вообще. Для монахов в частности. В том числе для отшельников, пустынников и затворников. Личностное противостояние обществу это частная проблема А. Рэнд и любого сторонника либерализма, а не самого общества. Порождена дилемма сия именно сутью индивидуализма, требующего, для своего проявления, общества, которому он якобы противостоит, но без которого тут же исчезает, как тень без солнца.
Но, например, свобода слова, как таковая, будучи лишь частью, моментом явленности свободы личности, т.е. частью личности, не нуждается ни в защите, ни в регулировании. Нужно ли нам законодательное регулирование химических процессов в организме? Или какой смысл в законодательном установлении работы разума?
Регулирование становиться необходимо, когда начинается взаимодействие между людьми и лишь в этой части, т.е. в самом взаимодействии. Например, место проведение митинга требует упорядочивания, не по причине потребности в проявлении личностями свободы слова. Тут регулируется вообще не свобода слова, а взаимодействие оратора и группы его поддержки с окружающими людьми. Именно так и надо понимать и устанавливать данную норму, а не как элемент утверждения в обществе свободы слова.
Впрочем, указанная путаница либертарианства, а следом и либералов, пошла ещё дальше. Экзегеза, столь важная в позитивном праве, требовала одинакового и буквального толкования для всего перечня прав включённых в свод законов. Теперь и естественных и позитивных. Поскольку естественные права либералы поставили во главу нормативного права, то они вынуждены были и позитивные права, бывшим там ранее, объявить такими же естественными, как и истинно естественные права. Ведь с нормативной точки зрения они стали неразличимы. Таковым оказалось, право на насилие со стороны государства, которое так поносится либертарианцами, но на которое они единственно уповают в установлении либерального мироустройства. Современный мир даёт нам несметное количество примеров сему.
Т.о. либертарианцы одновременно придали ошмёткам естественных прав нормативность позитивного права, лишив их всей мощи, незыблемости и неизменяемости «природных» явлений, а элементам позитивного права дали силу естественных прав, вручив в руки государства орудие насилия такого масштаба, какового оно никогда не имело и совладать с которым, по своей природе, не в состоянии.
Здесь вспоминаются слова нашего известного демократа и правозащитника, бессменного Советника Президента РФ с 2010 года, председателя Совета при Президенте РФ по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека, а, по совместительству, главного борца за десталинизацию народа Михаила Александровича Федотова: «Высшая форма демократии — это абсолютная диктатура настоящего демократа».
Но плодя права на свободы и включая их в законы, либертарианцы сразу столкнулись с необходимостью срочно свободу ограничивать, поскольку сама свобода, по своей природе не имеет нормативных границ. Она заполняет собою всё пространство, и физическое и метафизическое. Она слушается только голоса воли личности, которой принадлежит. Однако на способность личности к контролю своих желаний позитивное право положиться не может. Так наряду с правом свободного доступа к информации, появилось право на защиту личной информации, а вслед за правом на свободу слова – право на защиту чести и достоинства и т.д. На каждое право в либеральном законе есть своё контрправо. Очевидно, что сама идея строгой кодификации и включения в формальные законы естественных прав, как элемента писанной, актуальной юридической нормы – потерпела фиаско. Тем самым либертарианцы окончательно запутались и сами, и запутали всех вокруг.
Однако не желаю признать этого, они продолжают дробить право на свободу, описывая всё новые и новые нюансы частной жизни людей и своих вкусов – объявляя их новыми естественными правами, и непременно, согласно своему фанатическому нормативистскому подходу к праву, включая в свод писанных государственных законов Так мы получаем право на гендер, право на инцест, право на карманные деньги для несовершеннолетних детей, право на игру в компьютер, право на имя, право на однополые браки, право на усыновление детей однополыми парами и т.д. Впрочем контрправо теперь не успевает за неудержимо множащимися «естественными» свободами и правами, которые становясь нормами, приобретая силу закона, начинают внедряться в общество посредством государственной силы.
Происшедшее смешение естественных и позитивных прав и придача первым свойства юридической нормы, имело ещё одно печальное последствие. У естественных прав, ставшими позитивными, появился связанный с ними, положенный по статусу позитивной нормы, элемент – обязанность. Теперь все обязаны соблюдать естественные права всех. Согласно закону. Вслед за обязанностью возникает и ответственность. В противном случае вы будете наказаны государством. Но ничего подобного естественное право, по своей сути, не предусматривает и в этом не нуждается.
Современное либеральное законодательство объявив всё, к чему приставлено слово «свобода» – естественными правами, опираясь на включённость оных, в нормативный свод законов, требует от граждан соблюдения таковых под угрозой санкций. Т.о. для учреждения свободы, либералами используется перманентное государственное насилие в заставлении соблюдать всеми, множащегося до бесконечности, перечня «свобод» каждого. Получается дурная законодательная бесконечность.
Естественное право свободы личности превращено в абсолютное право требовать, от неограниченного круга лиц, соблюдения мною понимаемого моего права «свободы» моей личности. Вернее тут требуют ото всех выносить и терпеть все отправления моей «свободы».
Но «свободы» нынешние, суть – производные страстей, с которыми человек не в силах совладать. Они проявление его животного, а не человеческого естества. Боле того, борьба со страстями, похотями и вожделениями представляется сегодня как неспособность к «свободной» жизни, неспособность к самовыражению, зажатость, второсортность, отсутствие «творческого потенциала», ограниченность личности. Пути «цивилизации» видятся в высвобождении всех человеческих желаний, реализации сиюминутных позывов тела, освобождения от внутренних табу и запретов. Ничего не рекомендуется сдерживать, а сразу приступать к реализации. Вы должны, следуя наставлениям либерального вульгарного варианта психоанализа и руководствуясь духом и буквой закона, не подавлять, а сублимировать любые внутренние энергии вовне. В противном случае якобы повредите свой психике. Получилось строго по словам Апостола Павла: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти…» (посл. к Галатам 5:13).
Но в результате такого «законотворчества» человек не только не получает декларируемой свободы, он оказывается в тисках непрерывно множащихся «свобод» других, которые теперь он обязан, под страхом наказания, соблюдать. Таким образом, принцип правовой определённости заменён на принцип правовой неопределённости. Соблюдать свободу других надо забывая и о себе, и о своей свободе. Либеральное государство пристально следит за тем, чтобы вы выполнили свои обязательства по соблюдению этой свободы. Вплоть до лишения вас свободы. Ответственность! Как вы хотели? Правовое государство. Диктатура закона.
И вот сегодняшний «свободный» человек представляется: существом обвешенным со всех сторон пиявками мнимых прав и свобод поглощающих его жизнь, не давая ни вздохнуть ни оглядеться ни порадоваться ей; существом уже почти не способным мыслить и рассуждать; жрущей, испражняющийся и совокупляющейся особью; третьим кадавром профессора Выбегайло, весь мир замыкающим на себе и в себя и поедающим себя…
«Выбегалло оторвался от стереотрубы, прокашлялся и сказал:
– Товарищи! То-ва-ри-щи! Что мы наблюдаем в эту стереотрубу? В эту стереотрубу, товарищи, мы, обуреваемые сложными чувствами, замирая от ожидания, наблюдаем, как защитный колпак начинает автоматически отвинчиваться… Пишите, пишите, – сказал он Б. Питомнику. – И поточнее пишите… Автоматически, значить, отвинчиваться. Через несколько минут мы будем иметь появление среди нас идеального человека – шевалье, значить, сан пёр э сан репрош… Мы будем иметь здесь наш образец, наш символ, нашу крылатую мечту! И мы, товарищи, должны встретить этого гиганта потребностей и способностей соответствующим образом, без дискуссий, мелких дрязг и других выпадов. Чтобы наш дорогой гигант увидел нас какие мы есть на самом деле в едином строю и сплочёнными рядами. Спрячем же, товарищи, наши родимые пятна, у кого они ещё пока есть, и протянем руку своей мечте!
…
– Даю пояснение для прессы… – начал было Выбегалло, но тут раздался страшный рёв…»
А. и Б. Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»
