М.П. Остроменский
I
Социально-политические феномены партизана и террориста, уже длительный период времени, оказывают значительное, а временами определяющее влияние на формирование политической картины мира.
Партизаны серьёзно повлияли на ход Наполеоновских войн начала XIX в. [45]. Они внесли большой вклад в победу СССР над Великогерманской империей. Например, в 1943 г., в период «Рельсовой войны», действия партизан на 40% снизили пропускную способность железных дорог на оккупированной немецкими войсками территории [9], чем, в ощутимой степени, снизили боеспособность войск Вермахта в конце летней компании того года. Именно партизаны явились силой разрушившей колониальные империи и сформировавшей десятки новых государств, в ходе национально-освободительной «реконкисты» 60-их и 70-их годов прошлого века.
Многие исследователи полагают, что активное использование, как партизанских методов, так и самих партизан в войнах сегодняшнего дня и ближайшего будущего, будет только возрастать [4, 13, 16, 20, 31, 34]. В таких понятиях как асимметричная, сетецентричная, гибридная война и прочих новых конструктах, партизан, как активный актор, занимает важное, а порою центральное место.
Аналогично и террористы. Так, в последней четверти XIX-го в. анархистские террористические организации считались самой значительной угрозой международному политическому и экономическому порядку [23]. Всего, в Российской Империи, по оценкам А. Гейфман, во время правления императора Николая II (1894-1917 гг.) от рук террористов, в основном левого толка, пострадало около 17 тысяч человек [6], то есть более 750 ежегодно!
Но и сегодня, в XXI в., терроризм насущная проблема внутренней и международной безопасности. С ним сталкивалась РФ в период Чеченских войн. Тараны самолётами башен Всемирного Торгового центра и здания Пентагона в сентябре 2001 г до самого основания потрясли США.
Октябрь 2002 г., Москва, «Норд-Ост» — взято в заложники почти 1000 человек, погибло 130; октябрь 2002 г., остров Бали (Индонезия) – 202 погибло, 209 ранено; ноябрь 2003 г. Стамбул (Турция) – 53 погибло, более 750 ранено; взрывы в Московском метро: февраль 2004 г. – 42 погибло, более 250 ранено, март 2010 г. – 44 погибло, 88 ранено; март 2004 г. теракты в Мадриде (Испания) – 192 погибло, более 2050 ранено; сентябрь 2004 г., нападение на школу в Беслане (Россия) – 335 погибло, более 800 ранено; июль 2005 г. Лондон (Великобритания) – 52 погибло, свыше 700 ранено; октябрь 2007 г.; Карачи (Пакистан), покушение на Беназир Бхуутто – 139 погибло, более 450 ранено, декабрь 2009 г., Пешавар (Пакистан) –145 погибло, 114 ранено; 2008 г. Мумбаи (Индия) –195 погибло, 293 ранено; октябрь 2009 г., Пишин (Иран) погибло около 50 человек, ранено несколько десятков; непрекращающиеся многие годы взрывы в Ираке, с неподдающемуся учёту количеством погибших и раненых.
В Европе за два с половиной года, с января 2015 до августа 2017 гг., было совершено 14 резонансных террористических акта, в которых погибло 374 человек и ранено почти 1 400 .
На католическую Пасху 21 апреля 2019 года террористами-смертникам, предположительно из организации «Джамаат ат-Таухид аль-Ватания», которая запрещена в РФ, осуществлена целая серия взрывов на Шри-Ланке. В результате погибло более 290 человек и более 500 получили ранения .
В 2018-2020 годах только в странах ЕС было осуществлено более 18 нападений квалифицированных полицией как террористические акты .
Исследованию феноменов партизана и террориста, в связи с их потенциальной и актуальной опасностью, посвящено огромное количество работ. Есть даже наука – террорология, изучающая феномен терроризма.
Но, к сожалению, настоящего общепринятого определения или набора критериев, по которым можно было отнести, то или иное лицо к террористам или организации к террористическим, до сих пор не выработано [22, 46]. Существует масса подходов. Каждый исследователь по-разному, порою очень противоречиво производит дефиницию террориста и терроризма. Одних только определений терроризму иные исследователи насчитывают более 200 [12], иные 300 [7], а некоторые говорят о 400 [40].
Конечно, даже если отбросить идеологические и политические искажения и пристрастия, имеются объективные причины для такой вопиющей незавершённости. В частности, это сложность, текучесть, политическая напряжённость, моральная нагруженность данного явления, вызывающая демонстративность попрания общепринятых моральных норм, раздельность объекта непосредственного воздействия террориста и целевого объекта влияния [7].
Тем не менее, можно перечислить факторы, которые общим консенсусом учёных, обязательно характеризуют террориста: систематическое и преимущественное использование насилия в достижении целей, нелегальность и принципиальная не легитимность действий, политическая мотивация, иррегулярность, особая общественная опасность [2, 7, 10, 33, 30, 39, 40, 41].
С другой стороны, хотя и отсутствует специальная наука, предметом исследования которой являлся бы феномен партизана, а также несмотря на исторический уклон большей части научных работ по данной тематике, теоретические основы для изучения партизана существенно лучше установлены, чем для террориста. Центральное место здесь занимает вышедшая в 1963 г. книга немецкого юриста и политического философа К. Шмитта «Теория партизана» [45]. В ней, на серьёзном идейном фундаменте, с использованием шмиттовской концепции «понятия политического», не только проблематизирован феномен партизана, но и предложены, ставшие классическими, критерии позволяющие вполне однозначно выделить партизана, на фоне прочих комбатантов — участников вооружённого конфликта.
Эти критерии, таковы: Политическая мотивированность действий. Тем самым постулируется, что конечные цели партизана политические. Этим он кардинально отличается от вооружённого уголовного преступника действующего также нелегитимно и нелегально, но с целями неполитическими [45].
Теллуричность – связь с землёй, народом, традицией. Иначе, партизан воюет, в первую очередь, за право жить так, как он привык. Как это было до войны. В терминах К. Шмитта, за возврат прежнего политического, в том числе и прежнего своего суверена [26, 27]. Таким образом, здесь мы отделяем партизана от наёмника или от законного комбатанта по призыву [28].
Мобильность – характеристика, включающая в себя не только характер действий партизана: его тактику коротких стычек, засад, с быстрым исчезновением с поля боя, которое отнюдь не является бегством или вынужденным отступлением, но и свободу входа и выхода отдельной личности в/из партизан. Не имея ни перед одним из воюющих суверенов каких-либо формальных правовых обязательств, потенциальный партизан, сам принимает решение и о начале вооружённой борьбы и об её окончании [26, 27]. Таким образом, партизан приобретает черты квазисуверена.
Иррегулярность – отсутствие определяющей, контролирующей и организующей, зависимости партизана от государства. Он самостоятельный боец. Партизан иррегулярен, ибо не организован властями, не принимал присяги. Априори ни у кого нет права отдавать ему обязательные к исполнению приказы, если он сам ранее и добровольно не признал такого права за кем-либо. Эта характеристика отделяет партизана от суверена, коллаборанта и добровольца по «зову сердца» поступившего в армию в военное время [28]. Партизан – доброволец, в самом прямом смысле этого слова, поскольку он, в своей политической вооружённой борьбе, даже не рассчитывает и не опирается на поддержку суверена.
II
Иррегулярность – как акторов, используемое нелегитимное насилие – как основа для достижения политических целей, нелегальность, и прочие, внешне подобные черты, часто приводят к соединению партизана и террориста в один феномен [20], либо проводятся твёрдые параллели между ними [1, 18] или полагают их явлениями одного типа [2]. Ряд авторов прямо предлагают относить к террористам всех партизан, поскольку те, своими действиями, «неминуемо делают заложниками мирных жителей», за исключением нападения противника первым [14]. Хотя совершенно не ясно, почему данный случай изымается, ибо и здесь риск для мирных жителей, при появлении партизан, существенно возрастает, поскольку и здесь оккупирующий суверен не имеет возможности отличить их от партизан. Трагедии сожжённых деревень и расстрелянных германскими войсками заложников, на оккупированной ими территории СССР, яркое тому подтверждение.
В какой-то степени, такому смешению способствует современная, в целом положительная, коннотация феномена «партизана» и отрицательная «террориста». Потому, в целях политической пропаганды, политические международные легальные акторы, именуют партизанами те организации, группы и индивиды которых желают поддерживать, а тех, кого предполагается уничтожить или по крайней мере подавить называют террористами. Гражданская война в Сирии и на Украине даёт тому массу примеров.
Но партизаны и террористы, схожие внешне, имеют глубоко различную природу и противные цели.
Смешение же партизан и террористов приводит не только к трудностям в исследовании этих социально-политических феноменов, невозможности понять их генезис, их эволюцию, но и может являться причиной ошибок в принятии политических решений правительством Российской Федерации. Последнее чревато огромными международными осложнениями, репутационными потерями и даже человеческими жертвами.
В ряде работ [1,2, 13, 17, 36, 37] отмечается значительный эвристический потенциал «теории партизана» К. Шмитта для исследования феномена террориста. Данная теория была создана в процессе исследований К. Шмиттом происхождения суверенитета, в частности, проверки гипотезы децизионизма. Согласно ней сувереном является тот, кто способен принимать окончательное политическое решение в условиях политико-правовой неопределённости, то есть, когда правовые нормы не действуют или не способны разрешить политические проблемы [43]. Иначе, в условиях острого гражданско-политического конфликта или на войне. Теория децизионизма была следствием глубоких размышлений К. Шмитта над проблемой «понятия политического».
Потому при исследовании феномена террориста и при его сравнении с партизаном предлагается, не ограничиваться одной только «теорией партизана», а комплексно использовать шмиттовский подход к понятию политического системно.
Цель настоящей работы состоит в том, чтобы, опираясь на шмиттовскую концепцию «понятия политического» [42, 43, 45], показать принципиально различную природу социально-политических феноменов партизана и террориста, провести, возможно, более чёткое их разделение.
III
Перед рассмотрением по существу отличие феноменов террориста и партизана важно, как можно строже, обозначить, что использование актором партизанских методов ведения войны не делает его партизаном по сути. Партизаном, как социально-политическим феноменом. Соответственно, использование террористических методов достижения результатов, не даёт достаточных оснований охарактеризовать такого актора как террориста и отнести его к террористу, как особому социально-политическому феномену. На значимость такого строгого разделения указывали многие авторы [1, 18, 46].
Например, диверсионные группы, состоящие из солдат, призванных или нанятых сувереном и заброшенных на оккупированную противником территорию, с целью проведения актов диверсии и саботажа, не являются партизанами. Они есть, во-первых, законные комбатанты, то есть имеют от суверена «мандат на убийство», а, во-вторых, не обязаны обладать всеми характерными для партизана особенностями, выделенными К. Шмиттом. Например, иррегулярностью и теллуричностью. Они могут быть наёмниками.
В этом смысле, летучие отряды Дениса Васильевича Давыдова, Александра Никитича Сеславина, Александра Христофоровича Бенкендорфа и других героев войны 1812 г., не являются в строгом (шмиттовском) смысле партизанскими. Ибо они состояли, по большей части, из кадровых офицеров и солдат и были специально сформированы и направлены командованием русских войск в тыл французской армии для расстройства её коммуникаций.
С другой стороны, в процессе войны регулярные войска могут перейти из регулярных комбатантов в разряд партизан. То есть, не просто пользоваться партизанскими методами ведения войны, а стать именно партизанами в полном смысле этого слова.
Один из самых ярких примеров такой трансформации — поведение немецкого офицера времён Первой мировой войны Пауля Эмиля фон Леттов-Форбека [15]. На начальном этапе, при обороне порта Танге в Немецкой Восточной Африке, он действовал как представитель регулярной немецкой армии. Затем, в изменившихся обстоятельствах, сместив губернатора Генриха Шнее, он перешёл к тактике партизанской войны, которую с успехом вёл в течение четырёх лет. Фон Леттов-Форбек, взамен боевых потерь среди немецких солдат, рекрутировал новых бойцов из местного населения. Он не имел, в течение всего периода боевых действий, почти никаких известий из Германии. Он не получал от командования ни распоряжений или указаний о том как действовать в тех или иных обстоятельствах, какие цели есть первостепенные и т.д. Прекратил сопротивление фон Леттов-Форбек только после того как узнал, из документов пленного английского офицера, о подписании Германией капитуляции. Таким образом, решение о начале войны и решение о её прекращении, как и положено действительному партизану [27], фон Леттов-Форбек принимал самостоятельно, сообразуясь только со своим видением политической ситуации, без приказов своего законного суверена.
Подобно описанному выше различию партизана как феномена и партизанских методов ведения войны, необходимо различие террористических методов достижения политических целей от, собственно, самих террористов.
Те же регулярные диверсионные группы в тылу противника, нельзя определить не только как партизан, но и как террористов, вне зависимости от их методов и целей. Хотя в их задачу могут входить убийства высокопоставленных политиков и военных, руководителей гражданской администрации, выведение из строя резервуаров с питьевой водой и т.п. действия с целью посеять панику в обществе и армии, дезорганизовать управление, тем самым деморализовать противника и подавляя волю к сопротивлению у вражеского суверена.
Далее, террористические методы принуждения к определённому поведению, на протяжении всей истории человечества, широко использовались совершенно различными политическими и военными акторами.
Практика регулярных криптий, в отношении илотов со стороны спартиатов, а это, по крайней мере, VIII век до новой эры, имела по-настоящему террористическую цель – подавить волю илотов, запугать их, уничтожить среди оных наиболее умных, сильных и талантливых. Но применение в течение столетий террористических методов управления не позволят относить Спарту к террористическим государствам, а спартиатов к террористическим сообществам.
Публичные жестокие казни, бывшие некогда повсеместно распространёнными, были террористическим – «внушающим ужас» – предупреждением потенциальным преступникам. Такова, например, «назидательная» цель массового распятия рабов после подавления восстания под предводительством Спартака в Римской Империи.
Действия племён маори, при захвате в 1835 г. архипелага Чатем, близь Новой Зеландии, когда автохтонные племена мориори подвергались публичным мучительным казням, женщины публичным изнасилованиям, а места захоронения осквернению – другой пример террористических методов воздействия на политического противника, с целью его морального подавления и лишения воли к сопротивлению.
Но и более близкое время даёт нам иллюстрации использования террористических методов управления и воздействия со стороны государств, общественных, религиозных и экономических организаций.
Практика отрубания рук рабочим регулярно не выполнявшим норму на каучуковых плантациях в бельгийском Конго, т.н. «Свободном государстве Конго», бывшем на ту пору личным владением короля Бельгии Леопольда II, применялась до 1908 года. Она имела чисто экономическую цель: через запугивание, «стимулировать» уцелевших работников к более интенсивному труду. Часто отрубанию конечностей подвергался не сам «нерадивый» работник, а немощный член его семьи. Обычно женского пола, пожилого возраста или дети.
К террористическим актам, с полным основанием, могут быть отнесены бомбардировка ВВС Великобритании и США германского Дрездена, в феврале и сброс атомных зарядов на японские города Хиросима и Нагасаки, в августе 1945 г. В результате обеих акций погибло огромное количество мирных жителей, а сами по себе они никак не влияли на предрешённый исход войны. Главное, что данное террористическое, т.е. устрашающее, «послание» было адресовано не правительствам атакованных государств – Германии или Японии, а руководству СССР, формально считавшемуся союзником. В работе Прихотько [29] отмечается, что цели – устрашить политических лидеров Советского Союза новыми методами ведения войны и новым оружием, можно было достичь гораздо менее кровавым образом.
«Красных кхмеров» не считают террористами, хотя в период их нахождения у власти, с 1975 по 1978 гг., активно и широко использовались террористические методы управления Демократической Кампучией.
Нельзя отнести к террористам латиноамериканские и карибские т.н. «эскадроны смерти». Они работали по найму, часто состояли из профессиональных офицеров, целенаправленно делегированных для решения правительством определённых, не всегда даже политических, задач. Например, перед бразильскими «эскадронами смерти», особенно на первом этапе, ставилась цель ликвидировать лидеров организованной преступности, масштабы влияния которых начали серьёзно угрожать государственной безопасности. И лишь позже, «эскадроны» перешли к политическим убийствам, как значительной составляющей своей деятельности.
Не являются террористами люди из «легендарной» «Белой стрелы». Целью их деятельности был не подрыв, а укрепление государственного строя. Они не запугивали простых обывателей. Организация вообще предпочла, чтобы конкретный результат её деятельности не был известен в широких массах населения, а распространялся исключительно среди целевой аудитории – коррумпированных государственных служащих и связанных с ними лиц. Хотя в целом деятельность данной организации носила ярко выраженный противоправный и террористический характер.
Проблематизируя, в перечисленных примерах, вопрос о различении акторов использующих террористические методы от собственно террористов, мы намеренно не разделяли террор с экономическими целями [7], например, в Бельгийском Конго и террор с политическими целями, например, атомные бомбардировка США японских городов. Так чётче можно показать принципиальное отличие террористических методов, как одного из вариантов достижения акторами своих, не обязательно политических, целей в обществе, от собственно террориста – как социально-политического феномена, использующего не легитимное жестокое насилие исключительно в политических целях.
Отличие террора от терроризма и террориста кратко можно сформулировать так: цель террора, как метода управления, состоит в «умиротворение» объекта террора для сохранения сложившегося status-quo и удержания своего доминирующего положения. Напротив, целью террориста, как социально-политической фигуры и терроризма как социально-политического явления, является нарушение, посредством насильственных методов, внутриполитического равновесия в государстве, для доведения общества до гражданской войны, с последующей сменой социально-политического устройства государства.
Здесь, мы совершенно согласны с Федорцевым В. А., что «террорист не способен уничтожить существующий мир, существующую политическую систему, но способен стать катализатором соответствующих событий в плане радикального их изменения и реформирования» [36]. Только формулировка должна быть, с нашей точки зрения, жёстче: террорист, не способный самостоятельно изменить существующую политическую систему, достигает своей цели путём доведения социально-политических противоречий в государстве до радикального противостояния и создания, тем самым, благоприятных условий для начала гражданской войны, то есть запуска процесса саморазрушения политического устройства государства.
Отсюда можно сделать вывод, что часто встречающееся среди исследователей придание чрезмерной значимости видимым действиям социальных акторов, при отнесении их к тому или иному социально-политическому феномену, в ущерб выявлению их природы и настоящих их целей, с нашей точки зрения, непозволительно расширяет круг кандидатов в «террористы». Следуя этим путём, к террористам можно будет причислить значительную часть преступного бизнеса (например, «крышевание», торговля рабами, сутенёрство и пр.) или некоторые уголовные преступления, например киднеппинг. При таком расширительном подходе в террористы попадают практически все государства прошлого и настоящего.
Если обратиться к концепции Карла фон Клаузевица [11] трёх частей военной силы государства: армии, территории и воли, то различия в образе действия между акторами самостоятельно принимающими политические решения «о войне и мире» для достижения своих политических целей: т.е. между действиями суверена, партизана и террориста, можно сформулировать следующим образом.
В обычной войне, усилия суверена направлены на разгром армии противника. В случае успеха следует подавление воли проигравшего и получение контроля над его территорией. Вспомним ожидание Наполеона I Бонапарта, уверенного, что своей победой под Бородино он завершил войну, делегации с ключами от Москвы, сперва на Поклонной горе, а затем у Камер-Коллежского вала.
Партизан, в начальный период войны, не в состоянии разгромить армию противника. Он сосредоточен на захвате и установлении длительного контроля над территорией. Джунгли и горы, в силу своей труднодоступности, дают партизану эту возможность. В этом стремлении партизана, в том числе проявляется его теллуричность. Земля ему ближе и понятнее. Если партизану удаётся значительное время контролировать и наращивать свою территорию, то у него появляются условия для наращивания сил и возникают шансы на разгром регулярной армии, подавления воли противника и победу в войне. Это, в теории и на практике, блестяще показали Мао Цзэдун, Хо Ши Мин и Фидель Алехандро Кастро Рус. Из последних примеров — захват и длительное удержание городскими евромайданными партизанами площади Независимости и части квартала правительства в Киеве, что позволяло им легитимировать себя как сторону конфликта.
Террорист же, не в состоянии не только разгромить армию, но и контролировать хоть сколь-нибудь значительную территорию. Его усилия направлены исключительно на подавление воли противника. И если террористу удастся навязать правительству и обществу, через террор, свою волю, то он получает и территорию и армию.
Наглядно, это отличие партизана и террориста, демонстрирует, запрещённые в РФ организации – ИГИЛ и Аль-Каида. У первой, как партизанствующей организации, прослеживается чёткое и последовательное желание, к захвату и удержанию территории, с последующей суверенизацией как самостоятельного государства. Да ИГИЛ использовала террористические методы удержания власти, но они ни чем не отличаются, в этом смысле от методов Великобритании в период Англо-Бурской войны против буров, или методов албанских националистов из Армии Освобождения Косова против этнических сербов. Вторая, Аль-Каида, принципиально внетерриториальная террористическая организация. Первая стремиться контролировать территорию, вторая подавить волю.
Итак, практическое применение, даже широкое, террористических или партизанских методов не позволяет нам однозначно относить политический субъект к террористам или партизанам.
Но что же тогда позволяет это сделать?
Список литературы
1. Алейникова Л. Г., Мельков С. А., Микрюков В. О., Перенджиев А. Н. Теория партизана: продолжение теоретической пробематизации // Власть. 2017. № 3. С. 143-155
2. Артюх А. В., Борисов С. Н. Терроризм как война «под условием» // Научные ведомости Бел ГУ. Сер. Философия. Социология. Право. 2015. №20 (217). вып. 34. С. 117-123
3. Баликоев А. В. Современный этап развития дискуссии о понятии «терроризм» // Вестник МГУКИ. 2009. январь-февраль №7(27). С. 68-73
4. Бенуа Ален де Шмитт сегодня. М.: Изд. «Института общественных исследований», 2013, 192 с.
5. Борисов С. Н., Артюх А. В. Генеалогия насилия: жертвоприношение как архетип терроризма // Известия ТулГУ. Гуманитарные науки. 2013. №3-1. С. 12-21
6. Гейфман А. Революционный террор в России. 1894—1917. М.: КРОН-ПРЕСС, 1997, 448 с.
7. Горбунов Ю. С. Об определении понятий «террор» и «терроризм» // Журнал российского права. 2010. № 2. С. 31-40
8. Дьорич М. Идеологические и коммуникационные аспекты современного ультралевого экстремизма и терроризма. Доступно: URL: http://e-journal.spa.msu.ru/vestnik/item/53_2015djoric.htm . – Проверено: 12.03.2020.
9. Кафтан В. В. Партизанская война и терроризм: к прояснению сущности понятий // Пространство и время. 2012. №3(9). С. 88-93
10. Кириченко А. А. К вопросу о понятии терроризма // Вестник Томского государственного университета. 2010. № 332. С. 103 – 106
11. Клаузевиц К. фон 1812 год. Доступно: URL: http://militera.lib.ru/h/clausewitz3/02.html . – Проверено: 12.03.2020.
12. Козодой Т. С. К вопросу об определении понятия «терроризм» // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. сер. 6. вып. 2. ч. I. С. 260-266
13. Кревельд М. ван. Трансформация войны. М.: Альпина бизнес букс, 2005, 344 с.
14. Круглов А. (Абелев) Понятие терроризма. Доступно: URL: http://alkruglov.narod.ru/terr.html . – Проверено: 12.03.2020.
15. Леттов-Форбек П. фон Мои воспоминания о Восточной Африке. Доступно: URL: http://militera.lib.ru/memo/german/lettow-vorbeck/index.html . – Проверено: 12.03.2020..
16. Люткене Г. В. Некоторые новшества в интерпретации войны на Западе // Вестник Военного университета. 2010. №2 (22). С. 170-174
17. Мальцева В. Ю. Новый образ терроризма в условиях глобализирующегося мира (социально-философский аспект). Доступно: URL: http://www.dissercat.com/content/novyi-obraz-terrorizma-v-usloviyakh-globaliziruyushchegosya-mira-sotsialno-filosofskii-aspek . – Проверено: 12.03.2020.
18. Мартыненко Б. К. К вопросу определения понятия политического терроризма // Общество и право. 2013. № 2 (44). С. 25-30
19. Мартыненко Б. К. Разграничение понятий «террор», «терроризм» и «война» // Общество и право. 2014. № 1 (47). С. 37-39
20. Месснер Е. Э. Всемирная мятежевойна. М.: Кучково Поле, 2004, 512 с.
21. Муфф. Ш. Карл Шмитт и парадокс либеральной демократии // Логос №6 2004, С. 140-153. Доступно: URL: https://ruthenia.ru/logos/number/45/12.pdf . – Проверено: 12.03.2020.
22. Моисеев А. И. Обоснование невозможности создания конкретного текстового определения терроризма и отсутствие необходимости в таковом // Актуальные проблемы российского права. 2015. №4 (53). С. 210-216
23. Наливкина Н. В. Сопоставление Аль-Каиды с анархистами – точка зрения современной террорологии // Вестник ТГПУ. 2012. №6 (12). С.69-76
24. Нечаев С. Г. Катехизис революционера. Доступно: URL: http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/nechaev.htm . – Проверено: 12.03.2020..
25. Остроменский М. П. Эволюция партизана: От Ивана Сусанина до Усамы бен Ладена // Развитие и экономика. 2015. Февраль. №12. С.152-172. Доступно: URL: http://www.intelros.ru/pdf/Razvitie_i_ekonomika/2015_12/11.pdf . – Проверено: 12.03.2020.
26. Остроменский М. П. К теории партизана К. Шмитта: Эволюция партизана как социально-политического феномена // Свободная мысль. 2016. №4. С. 65-76
27. Остроменский М. П. К теории партизана К. Шмитта: Социально-политическая эвентуальность появления партизана // Вестник МГИМО. 2016. № 5. С. 86-93
28. Остроменский М. П. К теории партизана К. Шмитта: Партизан и проблемы децизионизма // Вестник Пермского университета. Серия Политология. 2017. №2. С. 16-28
29. Пархитько Н. П. Хиросима и Нагасаки: преступление которого можно было избежать // Вестник МГИМО-Университета. 2016. №4 (49). С. 79-87
30. Саул Б. Определение терроризма в международном праве // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. серия 4: Государство и право. 2009. №2. С. 215-216
31. Слипченко В. И. Война будущего (прогностический анализ). М.: ООО «Издательский центр научных и учебных программ», 1999, 291 с.
32. Смирнова В. К. «Пропаганда действием» в теории и практике российского анархизма рубежа XIX — XX вв. // Вестник Таганрогского института имени А.П. Чехова сер. Гуманитарные науки. 2014. вып. № 2. С. 350-355
33. Степанов И. В. Критерии дифференциации фигур «партизана» и «террориста» в военно-теоретическом и философском дискурсах XIX — XXI веков. // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего плюс. 2015. т. 2. № 6 (28). С. 60-64
34. Теория Войны в XXI веке // 21-й век. 2011. № 3 (19). С. 20-61
35. Тисленко Д. И. Анализ и значение признаков терроризма // Вестник Тамбовского университета. 2010. №10. С. 248-254
36. Федорцев В. А. Негосударственный терроризм как форма политической борьбы: основные признаки и тенденции исторического развития. Доступно: URL: http://www.ekstremizm.ru/biblioteka/item/189-negosudarstvennyy-terrorizm . – Проверено: 12.03.2020.
37. Федотова В. Г. Терроризм: Попытка концептуализации. Доступно: URL: http://www.intelros.ru/subject/figures/valentina-fedotova/9909-terrorizm-popytka-konceptualizacii.html . – Проверено: 12.03.2020.
38. Филиппов А. Ф. О Карле Шмитте. Доступно: URL: http://index.org.ru/nb/2000/schmitt.html#fil . – Проверено: 12.03.2020..
39. Хиршман К. Меняющееся обличие терроризма // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. серия 4: Государство и право. 2002. №2. С. 200-210
40. Чебаторёв В. В. Терроризм: проблема выработки общепризнанного понятия // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики 2013. №4 (30) С. 199-203
41. Чебаторёв В. В. Терроризм как социально-деструктивное явление (историко-философский анализ) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013. №5 (31). С. 191-195
42. Шмитт К. Понятие политического Доступно: URL: http://www.read.virmk.ru/h/Shmitt.htm . – Проверено: 12.03.2020.
43. Шмитт К. Политическая теология. М.: «КАНОН-Пресс-С», 2000, 336 с.
44. Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идее суверенитета до пролетарской классовой борьбы. С.-Пб.: Наука. Ленинградское отделение, 2005, 306 с.
45. Шмитт К. Теория партизана. Предварительные замечания к понятию политического. М.: Праксис, 2007, 301 с.
46. Ярошенко Г. В. Проблема терроризма в контексте обеспечения национальной безопасности современного государства. Доступно: URL: http://to26.minjust.ru/ru/node/285686 . – Проверено: 12.03.2020.
