Это относится как к отдельному человеку, так и ко всем типам сообщества людей – семья, консорции, племена, народы, государства, цивилизации. Рассмотрение объединения людей в сообщества, в том числе очень большие и сложные, с точки зрения системного подхода, дает единую методологическую основу как для рассмотрения разнообразных способов объединений людей на одном уровне (разные народы, разные типы государств, разные цивилизации), так и возможность сквозного рассмотрение устройства и организация человеческих сообществ на разных уровнях. Применение системного подхода к человеческим сообществам ведет к некоторым выводам, не очевидным при рассмотрении их с других точек зрения.
Рассмотрим с этой точки зрения такой объект как демократия.
Одной из частей любого социально-политического устройства) человеческого сообщества (системы, является наличие политической подсистемы, которая в частности определяет: способ осуществления власти, легитимацию как ее самой, так и распоряжений центральных и периферических управленческих центров и трансляции власти на нижние уровни, способы передачи власти при смене конкретных ее представителей, совмещение или разделение различных управленческих функций, а также сама структура этих функций и степень их влияния на общество.
История человечества дает нам большое количество разнообразных способов организации этой подсистемы, важнейшие из которых описаны ещё Аристотелем [1]. Однако, нельзя сказать, что при этом мы наблюдаем какой-то прогресс в этом вопросе, а не просто приспособление наилучшим образом человека или даже скорее человеческого общества к жизни в разных условиях и с разным развитием технологии. И это трудно объяснимо с обычной точки зрения. При этом разнообразие политического устройства человеческих сообществ сопоставимо с разнообразием видов среди животных, чьё разнообразие также трудно объяснимо вне рамок системного подхода. Вопрос разнообразия, с неизбежностью, порождает вопрос целесообразности.
В расстраиваемом нами ключе, единое социально-политическое устройство какого-либо человеческого сообщества, должно отвечать всем требованиям, предъявляемым системе, в том числе обладать таким ее свойством как целостность и, как следствие, эмерджентностью (не сводимости свойств системы к свойствам элементам ее составляющим). Целостность системы с необходимостью приводит нас к цели этой системы. Вопрос цели или целей человеческого общества совсем не так прост, как может показаться. Проблема состоит в следующем:
а) обычно цели общества не выражены явно, а представлены в виде латентных скрытых сил, иногда именуемых «силами природы вещей»;
б) Исследователь, в любом случае погружён внутрь одну из общественных систем, поэтому он с одной стороны не может избавиться от воспринятых им в процессе социализации смыслов, ценностей и целей его родной системы, а с другой стороны он не в состоянии воспринять смыслы, ценности и цели иной, общественной системы, особенно если эта последняя имеет иную цивилизационную доминанту.
Безусловно, можно предположить, следуя по аналогии, что поскольку человек есть биологический объект, то одна из целей общественной системы будет продолжительность её существования. Но достижение этой цели возможно различными путями. Однако для адекватного анализа этих путей необходимо провести чёткую дистинкцию и дефиницию, например того, что, является ли цель продолжительного существования отдельного индивида обязательным условием продолжительного существования общественной системы в целом (как это молчаливо подразумевается в современном западном обществе) или нет? Каковы вообще условия достижения этой цели, можно ли ввести сюда понятие «приемлемые условия» и вообще можно ли составить общий перечень таких условий для всех или хотя бы большинства общественных систем человечества?
Далее. Достижение целей системы в целом, возможно лишь при выполнении своих функций со стороны подсистем, составляющих рассматриваемую систему. Каждая подсистема, будучи сама системой более низкого класса, также имеет свои цели. В нормальной функционирующей системе все цели входящих в неё подсистем согласованы и подчинены достижению цели системы в целом. При этом вполне возможно, что отдельные или даже все подсистемы работают, с точки зрения оптимальности достижения их специфических целей не вполне эффективно, однако система в целом, при данном наборе подсистем и данном устройстве каждой подсистемы, работает эффективно. При замене или существенном изменении одной из подсистем, на более эффективную, с точки зрения достижения частной цели этой подсистемы, происходит рассогласование всей системы. И система может стать крайне не эффективной в достижении своей основной цели. Хотя цель подсистемы может, в новых условиях, достигаться с меньшими затратим, но затраты всей системы возрастут так значительно, что превзойдут многократно, полученный в результате замены или «наладки» подсистемы, выигрыш [2, 3, 4]. При этом может даже измениться и цель всей системы, например, от роста и развития к выживанию. В качестве иллюстрации можно указать на громадные различия в пути и результатах реформ в России и большей части государств Юго-Восточной Азии и Китая. В России реформы начались с перестройки сразу практически всех подсистем общества. В странах ЮВА политические реформы следовали за экономическими реформами, а прочие подсистемы практически не были задеты.
Как элемент такой целостности, как общественная система, политическая подсистема должна быть ее органической частью связанной и согласованной естественным образом с другими ее подсистемами[1]. Например, таких, какие выделял Т. Парсонс: экономическая подсистема, политическая, социетальное общество, система поддержания институциональных культурных образцов [5]. С одной стороны эти подсистемы включены в систему более высокого порядка, и, следовательно, ограничены в выборе методов решения возникающих в процессе функционирования задач и проблем. С другой стороны перед каждой из них стоит ограниченное количество однотипных задач. Но и перед любой общественной системой более высокого порядка, в которою входят указанные выше подсистемы, стоит так же ограниченное количество однотипных задач, будь то племя эскимосов или современное государство, а значит и количество подсистем в них – ограничено. При этом функции, выполняемые такими подсистемами, у разных социальных систем, одинаковы. По сути, у любой общественной системы одного уровня[2], например у государства, имеется одинаковый набор подсистем. Однако организованы эти подсистемы, у каждой общественной системы, различным образом, что и обуславливает разнообразие и не сводимость друг к другу социальных систем одного уровня.
Например, мы знаем что, рабство (организация экономической подсистемы) и демократия (организация политическая подсистема) могут, как противостоять друг другу (современные Западные демократии), так и сочетаться друг с другом. Причём сочетаться при различном уровне развития технологии, уровне морали, культурных доминант и т.п. характеристик. Например, как это было в Южных штатах Америки в 17-19 веках, в английских колониях в 18-19 вв., ряд стран Сатинской Америки в 18 и 19 вв. и в Древних республиканском Риме и Греции. С другой стороны современное бытие даёт нам много примеров прекрасного сочетания либеральной модели подсистемы экономики и жёсткой подсистемы политической власти (Сингапур, Малайзия, КНР, Тайвань).
Сделаем промежуточные выводы:
- Поскольку задачи стоящие перед социальной общностью людей однотипны и количество таких задач ограничено, то каждая из таких общностей обладает схожим набором подсистем.
- Каждая социальная общность людей решает задачи стоящие перед ней своим, уникальным, только ей присущим способом. Посему, соответствующая подсистема, отвечающая за свой тип задач (например, политическая) каждой отдельной общности людей (например, государства), также уникальна, как сама эта общность (конкретное государство).
Т.е. у каждой социальной системы одного уровня, хоть и будет одинаковый набор подсистем, но наполнение этих подсистем будет своё. Отсюда следует, например, что простая пересадка политической подсистемы (читай политического устроения общества) от одного к другому обществу невозможна. Для успешности такой операции необходимо, по крайней мере, чтобы общественные системы донора и реципиента были достаточно близки по наполнению входящих в них подсистем (т.е. относились к одну социальную систему более высокого уровня) и находились на одном уровне.
Например, страны входящие в одну цивилизацию, имеют достаточно близкие, хотя и с некоторыми вариациями, но в пределах допускающих их идентификацию как относящихся к одному типу, элементы политических структур, возникших часто в одной из стран и перенятые другими. Так, современная демократия зародилась в Англии, достигла своего апогея в США, но вся Европа, безусловно пропитана демократией как политической основой общества. С другой стороны, все успешные экономические преобразования в странах Юго-Восточной Азии (Япония, Сингапур, Малайзия, Китай, Южная Корея, Филиппины) проводились под плотным руководством, не сказать контролем, государства, порой в форме военной диктатуры, что не приемлемо для Европы. Мы можем наблюдать схожесть и своеобразие политических систем у стран Латинской Америки, которые характеризуются крайней нестабильностью, частыми военными переворотами, популизмом.
Демократия является порождением и неотъемлемой частью политической подсистемы западно-христианской цивилизации и, в виду явных успехов этой цивилизации, в настоящее время, преподноситься мировому сообществу как универсальный и единственно правильный принцип политического устроения государства. Сегодня она является первым базовым отличительным признаком (второй – рыночная экономика), на основании которого какое-либо государство может рассчитывать на стандартные условия в международных отношениях и торговле. Т.о. любое государство, не желающее автаркического существования или отнесения себя к странам-изгоям, должно вводить у себя демократические институты, иначе – должно взять и изменить подсистемы целепологания и легитимации. Однако, и это очевидно следует из системного подхода и из нашего предыдущего изложения, чтобы новые формы подсистем работали, необходимо изменение всей системы устроения общественных отношений в таком государстве.
Поэтому любые действия по внедрению новой политической подсистемы, в нашем случае демократических институтов, влекут за собой мощное сопротивление остальных подсистем. Демократия становится инородным телом, не вмещается в рамки политической подсистемы определённые соответствующей общественной системой. Место уже занято традиционным наполнением и размеры зон ответственности и выделяемых, для выполнения политической подсистемой задач, ресурсов, не согласуются с требованиями нового демократического наполнения.
Насильственно внедрение демократии часто приводит к полному разрушению системы общественных отношений. Примеров масса. Грузия, Либерия, Зимбабве ( бывшая Южная Родезия) и возможно ЮАР. Вообще Африка дает тому огромную массу примеров, чуть ли не каждая страна. Происходит это в силу полного отсутствия на территории Африки, за исключением Египта, ряда стран Магриба и пока ЮАР, какой-либо сложившейся общественной структуры более сложной, чем племенные союзы. По сути, там нет даже протогосударств. Поэтому такой политической подсистеме как демократия не на что опереться ни в душах жителей, ни в структуре общества. Вторая причина плачевного состояния африканских государств это очень малый уровень накопленного капитала[3] – знания, навыки, технологии и т.д. В такой ситуации любое внешнее введение демократии, да и вообще создание государства, как социальной системы более высокого уровня, быстро принимается верхушкой общества (ибо она хочет обналичить своё новое место в социальной иерархии новой общественной системы – государства, как члена мирового сообщества), начинает быстро насаждается вниз. Такие действия, быстро истощая ресурсы общества, приводит к краху государства и упрощению структуры общества (яркий пример этому Зимбабве, Судан, Сомали, Эритрея, среднеазиатские государства на месте бывших республик СССР). Массу подобных примеров нам даёт и Латинская Америка, в которой стабильность и развитие наступало только под военными или гражданскими националистическими диктатурами.
Другая реакция общественной системы, вынужденной принять чуждые ей демократические формы правления, это принятие демократии, но в виде легкой внешней оболочки или лучше в превращения её в лёгкий зуд на теле общества (Азербайджан, Казахстан, Сингапур, Тайвань — до последнего времени, Япония — весь послевоенный период).
Чужеродность и непонятность демократии позволяет связывать именно с ней все негативные элементы и процессы, происходящие в жизни общества, особенно в период преобразований или становления нового государства. Если на международном уровне демократия имеет исключительно положительное реноме, то внутри большинства не западных государств демократия имеет отчетливо отрицательное звучание.
В результате, правящие элиты в таких государствах, особенно в молодых государствах с не устоявшимися режимами, оказываются в ловушке:
- С одной стороны, для получения хоть какого-нибудь статуса на международной арене и получения поддержки со стороны мирового сообщества необходимо вводить и использовать демократические институты и процедуры.
- С другой, элиты в таких государствах находятся под мощным давлением основной части населении и значительной части самой элиты, для которых чужды и не понятны эти демократические нововведения.
Поскольку демократические институты в таком разе являются инородным телом, пытающимся в уже сложившейся системе заполнить место, имеющее соответствующее традиционное наполнение (старую подсистему), то они воспринимаются большинством населением враждебно (Иран, Афганистан, думаю, что и Россия).
Демократия в таких условиях сильно деформирует всю систему общественных отношений – особенно невидимую, латентную сторону, отдавая предпочтение видимой, формальной стороне. При этом происходит замена старых формальных институтов на новые демократические. Однако эти новые формальные институты не имеют легитимного, в глазах общества, влияния. В результате, усиливается влияние неформальных связей и социальных сетей, радикальных политических течений. Рассогласовывается взаимодействие всех подсистем; экономической (Россия, Украина, Зимбабве), социетальной (Турция, Ю. Родезия, Киргизия), подсистемы целостности и идентификации (Россия). Общество дезориентировано и происходит усиленная его фрагментация. Причем, часто настолько сильное, что общепризнанная мировым сообществом верхушка оказывается полностью изолированной от остального населения (военный режим Пакистана, шах Ирана, Ирак и Афганистан после вторжения вооружённых сил США, правительства таких стран как Сомали, Эритрея, Судан).
Демократия воспринимается населением враждебно и часто к власти демократическим путем приходят антидемократические силы («Хамас» в Палестине, классический пример, приход к власти Гитлера). Чтобы этого не допустить режимы в таких государствах вынуждены прибегать к явно недемократическим методам сохранения демократической оболочки государства (подтасовка результатов выборов, как это было в Азербайджане, нарушение конституционно установленных норм, как например, на Украине победа оранжевых, свержение демократически избранных правительств имеющих не «демократические намерения»: Грузия, Киргизия, Панама, Чили). Западно-христианские страны, для сохранения демократии в других государствах, вынуждены закрывать глаза на то, какими методами это делается, в надежде на временность такой ситуации.
Для удержания всей структуры деформированной системы общества от дезинтеграции часто приходится использовать военную силу (Пакистан, Таиланд), впрочем, как порой и для введения демократии и проведения демократических реформ (Турция). Именно поэтому в таких «демократических» государствах большое влияние на политику и жизнь общества имеют военные (вся Латинская Америка, Пакистан, Турция, многие африканские государства). Этого мы не найдём в странах классической демократии. Только военные имеют достаточно решимости и навыков в применении силы для подавления сопротивления общества демократическим реформам. Но именно военным не в состоянии понять суть и дух демократии. Запад вынужден закрывать глаза не недемократические процедуры поддержания и введения демократии (перевороты – Грузия, Сербия, Пакистан, Украина, Киргизия, Панама, фальсификация выборов – Азербайджан, подавление оппозиции – Грузия, Казахстан, подавление и дискриминация национальных и религиозных меньшинств – Латвия, Эстония, Турция, Зимбабве, Турция, Украина).
Сегодня, с ослаблением влияния Западно-христианской цивилизации и с явными провалами насильственного внедрения демократии, как в отдельных странах, так и как образцового государственного устройства, будет происходить выдавливание и мутация начатков демократии оставшихся от колониального прошлого или внедрённых сверху. Каждая общественная система, на своём уровне, восстанавливает и на его основе формирует, адаптируя адекватно сегодняшним требованиям, традиционные подсистемы целепологания, легитимации, а также само устройство власти, например в государстве. Каждая общественная система вырабатывает, формирует, восстанавливает свои собственные принципы политического устройства и способы влияния общества на государственную власть, в большенстве случаев существенно отличных от демократии.
Фундаментом нового политического устройства снова становятся традиционные формы взаимодействия и политической активности. Демократия, в той форме в какой она родилась и существует в западно-христианской цивилизации постепенно останется только в странах входящих в данный культурный агломерат. В остальном мире демократия будет прибежищем рафинированных интеллектуалов-космополитов, маргинальных борцов с правящими режимами и, полностью зависящих от финансов запада, маленьких государств.
Иллюзия, что перенос демократии автоматически решает все проблемы с влиянием простолюдинов на элиту и особенно, что таких проблем нет у западно-христианской цивилизации, исчезает. Происходит фрагментация этно-политического пространства Земли с выделением тектонических плит цивилизаций.
Литература
- Аристотель Политика. (Книга третья, Книга четвёртая, сс. 506-583), в сб. Мыслители Греции. От мифа к логике: Сочинения. – М.: ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс; Харьков: Изд-во «Фолио», 1998.-832 с. (Серия «Антология мысли»)
- Блауберг И. В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода – М.: Изд-во «Наука», 1973. – 270с.
- Садовский В.Н. Смена парадигм системного мышления // Общеметодологические проблемы системных исследований: Ежегодник 1998. М.: Эдиториал УРСС, 1999.
- Новорусский В. В. Основы теории систем и системы логического управлении (формально-логические аспекты) – Новосибирск: Наука. Сиб. предприятие РАН, 1997. – 335с.
- Парсонс Т. Понятие общества: компоненты и их взаимоотношения // THESIS, 1993, вып. 2, с. 94-122
[1] Количество и суть подсистем в общественном организме, как системе, вероятно, возможно определить по существующим отдельным «языкам» подсистем, как возникших и существующих не случайно, а отражающих некоторую закономерность и выделенность, наличия у такой подсистемы отдельной цели (задачи) не сводимой к другим. Так, например, можно выделить следующие языки и применяющие их подсистемы: язык морали, мифа, религии, философии – подсистема образца, целостности, идентификации, идеала; язык политики, делопроизводства, управления, юриспруденции – подсистема легитимации, управления; язык экономики – подсистема предоставления ресурсов для жизнедеятельности всей системы и т.д. Важно, что данные языки, хоть и в целом должны быть согласованы, но не способны полностью перевести смыслы одной подсистемы на смыслы другой. Это приводит к ошибкам в управлении и сбою в работе всего общественного организма, в случае если один из языков, особенно низшего уровня начинает превалировать в общественном сознании. Например, если на языке экономики начинают выражать моральные или юридические понятия.
[2] Под системой одного уровня мы подразумеваем социальные общности, характеризующиеся одинаковым набором подсистем, что определяется одним уровнем задач решаемых такой системой. Например, государства это одни уровень систем, цивилизации – это более высокий уровень свистнем, консорции – более низкий уровень систем.
[3] О роли капитала в процессе политической эволюции человеческого общества подробнее можно ознакомиться в нашей готовящейся работе.
Председатель Совета Новосибирского регионального отделения МОО ВЕЧЕ
Остроменский Михаил Петрович
