Одна часть пассажиров хлопотливо обживается в вагоне: приватизирует полки, развешивает таблички «Занято», продает билеты на посещение туалета. Куда и на что будут потрачены их деньги в этом самом вагоне (тех, кто хочет просто остановить вагон, пограбить и ускакать в заграничную даль, я вывожу за скобки), ими не обсуждается – может, им пока некогда. Но приватизированные полки и туалет – это уже «мое», как-то очень естественно стало кровным, греет душу, и как неглупые люди, они уже продумывают, как выстроить линии его обороны.
Другая часть пугливо жмется в пока не приватизированном пространстве и радуется, что пока есть деньги платить за туалет (но на всякий случай тренирует умение посещать его реже). Но есть у них и свои радости: вот, на некоторых спальных местах белье начали менять на свежее (а раньше оно было грязное, помните?), стали с чаем приносить салфетки… А то, что в вагоне не подметают, так это мы и сами могли бы, вместо того, чтобы ныть, взять в руки веник да подмести, чего там… Ничего не жалко, лишь бы сохранялось спокойствие в обществе вагона!
Третья часть по природной живости ума беспокоится и задает вопросы: а чего это мы так долго едем, ведь станция должна бы давно появиться? А почему пейзажи за окном все унылее, мрачнее, какие-то горы с пропастями – откуда они взялись, мы вроде не туда собирались? А почему я другому пассажиру должен платить за туалет, ведь билеты-то в поезд мы брали все одинаковые? А не сходить ли в кабину машиниста и потребовать объяснений?
На что остальные, резонно опасаясь за свое одни материальное, другие душевное благополучие, объединяются и отвечают: «Окститесь, окаянные! Ведь беду на всех навлечете! Буревестники хреновы! Только-только чай принесли, обещались в следующем перегоне топить в вагоне лучше, а вам все плохо! Подумайте – а вдруг машинист не так поймет? Жертвы будут, кровь, ужас… Начнем раскачивать вагон, вообще будет крушение. Вы что, этого хотите? Нет уж, лучше тишком да ладком… А что платить теперь не только за туалет, но и за кипяток из титана – ничего, мы привычные. Главное – ведь едем! И вообще: вы, умники, из каких будете? Не ваши ли отцы-деды мне на моей полке обивку неправильно прибили? А тут должен был крестик висеть, не они ли его и сперли? А чем вы занимались до посадки в поезд?»
И третья часть отступает. Действительно, страшно от мыслей о крови и жертвах. Мы ж не людоеды какие. Правда, пассажиров в вагоне на глазах становится все меньше – люди болеют на сквозняках, лекарства давно кончились, а новых или в вагоне нет, или они волшебным образом тоже оказались у хлопотливых пассажиров. И за них надо нехило платить. Потом, как в вагоне окажешь хорошую медицинскую помощь – на ходу, в качке, свет мигает, мест на всех не хватает… Вот приедем, высадимся на станции, тогда уж… А пока мертвых – в вагон-холодильник. Людей все меньше, рожать в вагоне, естественно, никто не хочет… Дети стали бегать беспризорные, воровать… Учить-то их некому и не-понятно, чему и как. Зато крови нет, жертв! И ведь – правда, едем же!
И мы едем дальше. Прыщавеем душами. Под монотонный стук колес, под оглушительную музычку из динамиков, пялясь в экраны развешанных повсюду телевизоров, где кровь, мат и сперма льются бурным потоком, бесцельно слоняясь по узким коридорам, которые ведут в никуда. Ибо даже те, кто ночами пересчитывает в уворованном туалете уворованные деньги, понимают, что их некуда и незачем тратить здесь, в душном заплеванном вагоне.
А так как в дороге нечем себя занять, мы спорим. И по всем уголкам душного и заплеванного вагона идет бесконечная пря: кто же виноват в наших бедах? Кому предъявить счет за то, что жили мы в своих домах, пусть худо и бедно, но жили – да вдруг, в одночасье, разлюбили все до отвращения? И вместо того, чтобы убрать в домах ненужный хлам, отмыть да подмести все кругом, сломать кривое да выстроить прямое, плюнули на могилы предков, сели в услужливо поданный вагон и поехали – куда? зачем?? И почему у многих над узкой полкой кривыми буквами выцарапано: «Бывали хуже времена, да не было подлей»?
А вот приедем, выйдем на станции, среди тучных нив и синих озер. Подставим счастливые серые лица солнышку, обдует нас теплым ветерком, взъерошит тусклые мысли да и выдует их из голов. Вот тут-то мы себя миру и покажем. Такой город выстроим, что ах!
А теперь внимание, вопрос!
А что, если поезд действительно идет в пропасть?
Что, если впереди нас ждет не станция «Поле чудес»? Кто ж нам добровольно уступит такие райские места?
Что, если нам приготовили совсем другие пейзажи?
Сколько тогда будет жертв? Что станет со всеми нами, страной?
И если есть хотя бы малюсенькая вероятность этого, не разумнее ли остановить поезд? Провести рекогносцировку местности? Выслать разведку? Побеседовать с местными жителями самим, а не через машиниста? А не тратить бесценное время на при и свары под стук колес?
Но день идет за днем, и даже лучшие из беспокойных начинают падать духом: как остановиться? Нельзя, сзади идущий догонит и разнесет полсостава… Да и толку от остановки — ж/д путь один, свернуть с колеи нельзя, слева и справа тайга и болота…
Эхх… Дорогие мои, хар-р-рошие…
Алла Агафонова
